Мы привыкли видеть в классиках классиков, и думаем, что они не просто писали рассказы, а сразу создавали великие произведения с расчетом пополнить ими школьные программы. С восторженным придыханием глядя на гениальные чеховские строки, трудно представить, как все создавалось. И нелегко вообразить, что гениальные строки писались в условиях, далеких от возвышенно-романтических.
Это на картинах писатели и поэты сидят в просторных блузах с пером в руке и с глубокомысленной мечтательностью смотрят вдаль, угадывая в ней контуры своих будущих собраний сочинений.
В жизни все проще.
У большинства выдающихся рассказов, повестей и романов обнаруживается весьма прозаическая житейская история. И создавались они в определенном смысле на авось, то есть без гарантии мирового признания.
Сколько всего гениального кануло в небытие по вине издателей, редакторов и цензоров, страшно вообразить! Но некоторым текстам повезло – они пережили и своих авторов, и несколько последующих поколений.
Почему кому-то удается войти в историю и стать частью классической литературы, а кому-то нет, это сложный и почти загадочный вопрос… Но в каждом случае имеется свой ответ.
Я очень люблю чеховскую прозу и драматургию, и его сборники всегда лежат у меня под рукой.
Примечательно, что произведения, хорошо знакомые каждому со школьной скамьи, писались вовсе не для создания нового художественного метода и не для их последующего анализа в ученических сочинениях.
Как правило, творчество было способом заработка, подчас лишенным спонтанного вдохновения и воспринимавшимся автором как сугубо принудительный труд.
Известно, что Антон Павлович Чехов не имел иных источников дохода, кроме трудовой деятельности (врачебной и писательской). И начинал он не с эпических произведений, а с жанров, за которые можно было получить быстрый гонорар, то есть с журнальных заметок.
Позиция большинства изданий, где ему приходилось печататься, не соответствовала его личному мировоззрению, но Чехову, как и всем людям, живущим на трудовые доходы, приходилось терпеть некоторые неудобства.
Испытывая материальную нужду, Чехов писал все, за что платили: рассказы, статьи, рецензии, репортажи, подписи к рисункам, пародии, анекдоты. Спрос порождал предложение.
Чехов сочинял рассказы для журналов не потому что хотел этим заниматься, а потому что нуждался. «Надо» не отменяет творческого порыва, но делает приоритетным обязанности.
Поскольку практика журнальной работы неизбежно предполагает оперативность, у авторов вырабатывается умение быть быстрым и кратким. Отсюда черпает свои истоки чеховский литературный стиль: емкость формулировок, минимальный объем и неизменное обращение к повседневным, повторяющимся событиям.
Возможно, если бы не рутинная работа в периодике, Антон Павлович не пришел бы в большую литературу, не достиг ее вершин, и мы бы не знали такого прекрасного писателя. И, повторюсь, начинал он не со сборников в твердом переплете, а с коротких заметок-однодневок, которые были замечены и оценены по достоинству отнюдь не сразу.
Обратимся к конкретным рассказам, которые вошли в золотой фонд русской литературы и без которых эту литературу просто невозможно представить.
Как состоялось знакомство читателей с ними?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо взять в руки журнал «Осколки». С этим изданием сотрудничество Чехова было особенно продолжительным и регулярным.
«Осколки» - дореволюционный аналог советского «Крокодила», обличающего пороки общества, и именно в «Осколках» впервые было опубликовано множество чеховских рассказов, написанных без всякого расчета на попадание в литературные альманахи и хрестоматии.
Кстати, картинка будущего весьма близка к реальности.
Все началось в январе 1883 года, когда Чехов стал появляться в каждом номере, иногда с двумя-тремя рассказами сразу. На тот момент будущему классику едва исполнилось 23 года. Совсем молодой!
Вы только представьте, что легендарные «Смерть чиновника», «Толстый и тонкий», «Торжество победителя» писались исключительно на заказ и ради гонорара, причем сдать заказ нужно было в срок и в соответствии с требованиями издателя – Н.А. Лейкина. Спасибо ему за то, что помог раскрыться великому классику, и за то, что проявлял снисходительность к автору.
Из переписки Чехова и Лейкина известно, что последний, выступая в качестве заказчика, часто упрекал своего сотрудника в нерадивости. По мнению издателя, Чехов писал меньше, чем мог и обещал, и не всегда успевал выполнить заказ в срок, то есть не только своевременно написать текст, но и «перебелить» (переписать начисто) предназначенную для журнала рукопись.
Работа в журнале, предполагавшая написание сатирических репортажей (о них расскажу на днях) и рассказов, оплачивалась в диапазоне от 45 до 65 рублей в месяц. Для сравнения: фельдшер в земской амбулатории получал жалование в размере 40 рублей в месяц.
Если обратиться к ценам 1880-х годов, это не большая, но достойная сумма.
Разумеется, Чехову гонорары казались недостаточными, хотя лучших условий ему никто не предлагал.
Как и все авторы, Антон Павлович был вынужден учитывать и требования издателя (темы, сроки, объем), и ожидания читателей.
Подписчики «Осколков» представляли собой специфическую публику, предпочитающую веселые сценки, легкий юмор и шаловливые стишки. Неудивительно, что ряд чеховских рассказов вызывал у них скуку, и до Лейкина периодически долетали «жалобы на серьезность».
Что бы ни думал о читателях Чехов, он был вынужден приспосабливаться, так что если какие-то фрагменты его текстов вы найдете неуместно облегченными, знайте: это сделано в угоду потребителей.
Еще одним осложняющим полет писательской фантазии моментом была цензура. Она была, есть и будет всегда, хоть и существует в разных формах.
Правительственные распоряжения начала 1880-х годов установили строгий режим для всей русской печати, но особенно - для юмористической журналистики. Сатира должна была быть крайне осмотрительной (не дай бог покушаться на скрепы!), а судьба издания попадала в руки цензурного начальства.
Вот в таких условиях (давление издателя, капризы читателей, цензорский надзор, личные проблемы) и создавались тексты, которые сейчас мы именуем шедеврами. Некоторые писались легко, некоторые приходилось выдавливать из себя по строчке, преодолевая состояние, которое сейчас нам известно под именем «прокрастинация».
Вот они – рассказы, которые сейчас мы заслуженно считаем шедеврами. Попадание в обязательную школьную программу гарантирует им общенациональную известность, но это тот случай, когда слава вполне оправдана.
Однако есть один интересный момент.
Когда мы читаем эти рассказы в сборниках, их герои воспринимаются как обобщенные персонажи – носители неких характеристик, но не живые люди.
При чтении того же текста в журнале происходит их волшебное оживление! Формат репортажа превращает персонаж в человека, сюжет – в реальное событие, а рассказ – в зарисовку с натуры.
Совершенно логично та или иная зарисовка оказывается в конкретном номере журнала: текст и выпуск совпадают по сезону (в летних номерах не описываются события, случившиеся зимой), созвучны по ситуации и актуальным темам, обсуждаемым в городе.
Рассказ не вытаскивается из запасников (из-за чего от него неизбежно отдавало бы нафталином), а отражает «злобу дня». Вот откуда появляется живость и достоверность.
Когда я читаю в журнале, например, «Смерть чиновника», я совершенно освобождаюсь от школьных штампов: «маленького человека», чинопочитания, социального неравенства, нравственного разложения капиталистического общества и т.д. Я вижу пародию - доведенный до гротеска случай и нелепую смерть вследствие нервного перенапряжения.
«Дочь Альбиона», если ее не вырывать из контекста московской жизни 1883 года, высмеивает свойственное русским людям настороженно-пренебрежительное отношение к иностранцам. В том году эта тема то и дело мелькает на страницах журнала, так что Чехов описывает сценку, которая очень вписывается в рубрику «о чем говорят».
Кстати, в журнальной версии «Торжества победителя» Курицын называется Курацаповым. Такой вариант представляет его более хищной натурой, но в дальнейшем автор смягчает фамилию своего героя.
Интересно, что в оригинальной версии «Толстого и тонкого» описан не социальный конфликт (как мы привыкли по собраниям сочинений), а смешная ситуация – неосторожное высказывание испортило встречу бывших одноклассников.
В журнале Тонкий называет Толстого (своего будущего начальника) скотиной («начальник, говорят, скотина; ну, да черт с ним»), и перед подписчиком разворачивается рядовая сцена – начальник гневается на подчиненного и надувается «как индийский петух».
Позднее, дорабатывая рассказ до уровня сборника, Чехов внес правки, сделавшие юмор более изысканным. Если в журнале мы читаем легкий анекдот, то в сборнике это уже острая сатира. И, кстати, в сборнике Тонкий служит в обобщенном департаменте, а не в «департаменте предисловий и опечаток» (как в журнале).
Если вы хотите прочесть оригинальный текст, то вот он.
Признаюсь, мне журнальная версия нравится больше.
Обратите внимание на подпись!
Известно, что в те годы авторы часто использовали псевдонимы. Чехов не был исключением: свои рассказы он подписывал «А. Чехонте». Использование псевдонима была связано с желанием избежать неприятностей в случае, если кто-то опознает себя в литературном персонаже.
Мне очень нравится рассказ «Прощение». Его автор – «Человек без селезенки», за которым скрывается Чехов.
К слову, скорость публикации была очень высокой. Журналистика работала, можно сказать, «с колес». Например, «Смерть чиновника» издатель получил от Антона Павловича 29 июня, и уже спустя три дня, 2 июля, рассказ появился в журнальном выпуске за № 27.
Очень многие рассказы, размещенные в «Осколках», получили меньшую известность, но от этого они не менее занятны.
Вот, например, чудесная зарисовка!
И вот эта – про «самообольщение».
Кроме рассказов, Чехов писал фельетоны. Но об этом – в другой раз.