Бесконтактная исповедь
На моем пути от дома до работы встречается несколько очень приятных мест. Одно из них – церковь в конце Лыщикова переулка, о котором я однажды писала. Она построена в 1696 году и неоднократно перестраивалась, что в итоге сделало внешний облик здания немного необычным.
Церковь примечательна тем, что функционировала на протяжении трехсот лет, счастливо избежав участи быть перепрофилированной в склад, спортивный клуб или контору.
Поскольку сам переулок является тупиковым, здание церкви стоит поодаль суеты и транспортного потока. Мимо нее никто не ездит и очень редко ходит. Я одна из таких немногочисленных прохожих.
Каждое утро я вижу церковь залитой солнцем. Мне нравится, как на белой стене поигрывают утренние тени.
Лепные детали, доставшиеся зданию в наследство от позднего ампира, напоминают о долгой истории.
На обратном пути вечернее солнце освещает другую сторону. Если бы перед входом не пристроили крыльцо (сто лет назад его не существовало), северо-западный вход выглядел бы гостеприимнее.
Я вообще не понимаю местную привычку разбирать или блокировать парадный вход, направляя публику на задворки. Почему у нас предпочитают заходить с тылов?
При церкви имеется относительно обширная территория, за которой усердно следит садовник. По утрам я вижу, как он не спеша поливает газон и убирает сухие соцветия.
Маленький церковный садик, живописно раскинувшийся на возвышении, выглядит очень уютно. Думаю, что выразительный рельеф местности определяет его очарование.
Несколько раз я пользовалась садиком с практической целью, когда в будний день оператор и журналист просили выйти меня на улицу, чтобы записать короткий комментарий для телепередачи. Приятно, что ни меня, ни съемочную группу из двух человек ни разу отсюда не выгнали (хотя видели, чем мы занимаемся).
Обычно в садике нет посетителей. Во всяком случае, я никогда не видела, чтобы кто-то в нем сидел, а если это и происходит, то крайне редко. А жаль – место симпатичное.
Внутри церкви я не была, но полагаю, что там тоже очень мило.
Одним словом, все здесь дышит умиротворением и покоем, и даже самые торопливые граждане невольно сбавляют темп.
Чудесное место!
И вот на днях я обратила внимание на доску объявлений. Предполагаю, что объявление о переводе исповеди в письменный формат висит здесь давно – просто я его не замечала.
Остаток пути до работы я раздумывала над прочитанным.
Скажу сразу: если бы вместо слов «наших батюшек» было написано «друг друга», этот текст нашел бы в моем сердце больший отклик. А так получается, что здоровье верующих второстепенно, а служителей культа – первостепенно.
Представляете, если бы в поликлинике на объявлении было написано: «Надевайте маски – берегите здоровье наших врачей»? Странно, правда?
В плане организационных аспектов исповеди самой разумной является католическая традиция использования специальной кабины. Она способствует искренности, а в условиях эпидемии обеспечивает безопасность.
Но главным предметом моих раздумий стала не профилактика заболеваний у батюшек, а исповедь в письменном виде.
Мне кажется, что в православной традиции личное общение имеет решающее значение.
Видеть глаза собеседника, который вдохновляет и поддерживает исповедующегося своим взглядом – для многих верующих это является ключевым моментом, запускающим откровенность и раскаяние. Кажется, там еще к «ручке» прикладываются? Если да, то исповедь в виде сочинения или короткой записки становится незавершенным гештальтом.
Я не сомневаюсь, что при введении нового формата священник предусмотрел все детали: и как осенить прихожанина крестным знамением, и как произнести разрешительную молитву. Его функция – быть свидетелем покаяния, и, видимо, личное присутствие свидетеля считается необязательным.
Главная проблема заключается в следующем: большинству людей крайне сложно излагать свои мысли и, тем более, чувства, в письменном виде.
Речь идет не об отсутствии грамотности (читать и писать сейчас умеют все, хотя не все практикуют это занятие). Многие просто не могут сформулировать предложение, и гигантскую распространенность этой напасти я ежедневно вижу по обращениям граждан.
При личном разговоре человек производит впечатление способного изложить свои проблемы, но стоит положить перед ним лист бумаги, как он мгновенно входит в ступор или начинает выводить такую галиматью, что в итоге в отчаяние проходят все: и писатель, и читатель.
Как такие люди будут исповедоваться в письменном виде?
Или самоанализ и чистосердечная опись грехов не предполагаются? Может быть, достаточно подать что-то типа заявления - «прошу понять и простить»?
Как придут к осознанию греховности те, кому и при устной беседе требуются наводящие вопросы?
Я не исключаю, что кто-то найдет переписку с батюшкой (если последний дает какой-то письменный ответ) более предпочтительным форматом. Однако я уверена, что среди православных верующих, привыкших к говорению, таких меньшинство.
И вопрос конфиденциальности – как он решается при требовании подавать исповедь в письменном виде?
Если бы вы решились исповедоваться, какую форму вы бы предпочли?
Церковь примечательна тем, что функционировала на протяжении трехсот лет, счастливо избежав участи быть перепрофилированной в склад, спортивный клуб или контору.
Поскольку сам переулок является тупиковым, здание церкви стоит поодаль суеты и транспортного потока. Мимо нее никто не ездит и очень редко ходит. Я одна из таких немногочисленных прохожих.
Каждое утро я вижу церковь залитой солнцем. Мне нравится, как на белой стене поигрывают утренние тени.
Лепные детали, доставшиеся зданию в наследство от позднего ампира, напоминают о долгой истории.
На обратном пути вечернее солнце освещает другую сторону. Если бы перед входом не пристроили крыльцо (сто лет назад его не существовало), северо-западный вход выглядел бы гостеприимнее.
Я вообще не понимаю местную привычку разбирать или блокировать парадный вход, направляя публику на задворки. Почему у нас предпочитают заходить с тылов?
При церкви имеется относительно обширная территория, за которой усердно следит садовник. По утрам я вижу, как он не спеша поливает газон и убирает сухие соцветия.
Маленький церковный садик, живописно раскинувшийся на возвышении, выглядит очень уютно. Думаю, что выразительный рельеф местности определяет его очарование.
Несколько раз я пользовалась садиком с практической целью, когда в будний день оператор и журналист просили выйти меня на улицу, чтобы записать короткий комментарий для телепередачи. Приятно, что ни меня, ни съемочную группу из двух человек ни разу отсюда не выгнали (хотя видели, чем мы занимаемся).
Обычно в садике нет посетителей. Во всяком случае, я никогда не видела, чтобы кто-то в нем сидел, а если это и происходит, то крайне редко. А жаль – место симпатичное.
Внутри церкви я не была, но полагаю, что там тоже очень мило.
Одним словом, все здесь дышит умиротворением и покоем, и даже самые торопливые граждане невольно сбавляют темп.
Чудесное место!
И вот на днях я обратила внимание на доску объявлений. Предполагаю, что объявление о переводе исповеди в письменный формат висит здесь давно – просто я его не замечала.
Остаток пути до работы я раздумывала над прочитанным.
Скажу сразу: если бы вместо слов «наших батюшек» было написано «друг друга», этот текст нашел бы в моем сердце больший отклик. А так получается, что здоровье верующих второстепенно, а служителей культа – первостепенно.
Представляете, если бы в поликлинике на объявлении было написано: «Надевайте маски – берегите здоровье наших врачей»? Странно, правда?
В плане организационных аспектов исповеди самой разумной является католическая традиция использования специальной кабины. Она способствует искренности, а в условиях эпидемии обеспечивает безопасность.
Но главным предметом моих раздумий стала не профилактика заболеваний у батюшек, а исповедь в письменном виде.
Мне кажется, что в православной традиции личное общение имеет решающее значение.
Видеть глаза собеседника, который вдохновляет и поддерживает исповедующегося своим взглядом – для многих верующих это является ключевым моментом, запускающим откровенность и раскаяние. Кажется, там еще к «ручке» прикладываются? Если да, то исповедь в виде сочинения или короткой записки становится незавершенным гештальтом.
Я не сомневаюсь, что при введении нового формата священник предусмотрел все детали: и как осенить прихожанина крестным знамением, и как произнести разрешительную молитву. Его функция – быть свидетелем покаяния, и, видимо, личное присутствие свидетеля считается необязательным.
Главная проблема заключается в следующем: большинству людей крайне сложно излагать свои мысли и, тем более, чувства, в письменном виде.
Речь идет не об отсутствии грамотности (читать и писать сейчас умеют все, хотя не все практикуют это занятие). Многие просто не могут сформулировать предложение, и гигантскую распространенность этой напасти я ежедневно вижу по обращениям граждан.
При личном разговоре человек производит впечатление способного изложить свои проблемы, но стоит положить перед ним лист бумаги, как он мгновенно входит в ступор или начинает выводить такую галиматью, что в итоге в отчаяние проходят все: и писатель, и читатель.
Как такие люди будут исповедоваться в письменном виде?
Или самоанализ и чистосердечная опись грехов не предполагаются? Может быть, достаточно подать что-то типа заявления - «прошу понять и простить»?
Как придут к осознанию греховности те, кому и при устной беседе требуются наводящие вопросы?
Я не исключаю, что кто-то найдет переписку с батюшкой (если последний дает какой-то письменный ответ) более предпочтительным форматом. Однако я уверена, что среди православных верующих, привыкших к говорению, таких меньшинство.
И вопрос конфиденциальности – как он решается при требовании подавать исповедь в письменном виде?
Если бы вы решились исповедоваться, какую форму вы бы предпочли?
Если бы вы решились исповедоваться, какую форму вы бы предпочли?
Только устно
9(29.0%)
Лучше устно, но могу и письменно
3(9.7%)
Лучше письменно, но могу и устно
4(12.9%)
Только письменно
3(9.7%)
Никакую
12(38.7%)