Как правило, ситуация развивается следующим образом.
Приятный мужской или женский голос, принадлежащий человеку не старше сорока лет, называет издание или телеканал и спрашивает, слышала ли я о том, что… Далее коротко излагается драма, которая является новостным поводом.
Например, вчера приятный мужской голос сообщил, что в одном провинциальном городе двое подростков избили и утопили двух бездомных.
До этого, пару недель назад, речь шла о депрессиях и суицидальной активности молодежи, а еще раньше – о стрельбе в казанской школе.
В девяноста девяти процентах случаев я признаюсь, что впервые слышу о событии, и журналист просит меня дать комментарий.
Подчеркну: речь не идет о комментировании конкретного преступления. Меня не просят дать характеристику жертвам и преступникам, объяснить мотивы и порассуждать об обстоятельствах. Очевидно, что без психолого-психиатрической экспертизы и ознакомления со всеми материалами дела сделать это невозможно – всё будет только предположительно и вероятностно.
На примере одного события меня просят сказать несколько слов о тех психологических феноменах, которые обычно стоят за поступками, подобными упомянутым.
Речь всегда идет о явлениях: об аффективной сфере, о попустительском воспитании, о склонности к разрушительному поведению и т.д.
Вчера речь шла о жестокости и ее причинах. Журналистский запрос был сформулирован точно: является ли она следствием дефектов воспитания, и может ли тюрьма исправить тех, кто избивает и топит жертву.
Я знаю, что у каждого из вас есть ответы на эти вопросы. Собственно, короткое интервью эксперта и не направлено на то, чтобы дать исчерпывающее освещение проблемы. Главная задача – заставить обывателей задуматься.
Не исключено, что среди вас есть те, кто считают подобные преступления хулиганством, а гибель бездомных - не достойной скорби. Я скажу, что думаю об этом.
Годы работы с психически больными меняют представления о норме, несколько размывая ее границы. Находясь вне рабочего места, то есть в обычной жизни, и я, и мои коллеги со временем начинаем слегка недооценивать болезненный характер некоторых человеческих проявлений.
Мы становимся менее критичными к людям, и там, где обыватель видит «сумасшествие», мы находим объяснение-оправдание, позволяющее квалифицировать увиденное как пограничное состояние. Ежедневно наблюдая разнообразные отклонения от нормы, мы невольно снижаем планку требований и ожиданий. Слабоумный кажется нам не таким уж бестолковым, поскольку наше внимание сосредоточено не столько на его дефектах, сколько на том потенциале, с которым можно работать.
И вот при всей своей толерантности к патологии я категорически заявляю: нормальный, то есть психически полноценный, человек не может избить и утопить бездомных. Даже если он в силу каких-то чудовищных причин пройдет половину пути, он остановится в последний момент и не допустит чужой смерти.
За подобными преступлениями стоит болезненная бесчувственность с тотальной блокировкой чувства вины и грубое пренебрежение нравственными нормами, выходящее за пределы нормы.
Человек с сохранной психикой, но, допустим, плохо воспитанный или подвергавшийся насилию, остается способным к состраданию и не получает извращенного удовольствия от наблюдения чужой боли и, тем более, намеренного причинения страданий любому живому существу.
Садизм – это не-нор-маль-но!
А то, что он реализуется в ситуации, когда садист уверен в своей безнаказанности, свидетельствует о том, что преступник хоть и ненормален, но вполне дееспособен. Он учитывает свои интересы, способен планировать и контролировать свои действия, совершает жуткие подлости только тогда, когда не сомневается в отсутствии адекватной ответной реакции.
Кто такой бездомный в восприятии подобных преступников? Это совершенно беззащитное существо, которое и само не в состоянии дать отпор, и за своей спиной не имеет мстителей. В тот же ряд садисты ставят животных, детей, пожилых людей. Они не станут топить того, кто одним ударом может размозжить им череп.
Являются ли садисты жертвами неправильного воспитания? Думаю, нет.
Воспитание может усилить склонность к садизму, но не создать ее, и далеко не каждый ребенок, вырастающий в агрессивных отношениях, сам становится извергом. Если он задумает отомстить за свои беды, он накинется на обидчика или того, кто его напоминает, но не на беззащитную жертву.
Конечно, распознать грубые эмоциональные нарушения можно задолго до подросткового возраста, но взрослые обычно равнодушно проходят мимо них или делают вид, что ничего особенного не происходит. А ведь все начинается еще в дошкольном возрасте, когда ребенок ломает игрушки и исподтишка делает гадости тем, кто слабее.
Все эти «шалости» растут вместе с ним. Не меняя своей сути, его агрессивное и жестокое поведение просто находит новые и новые точки приложения.
Крепнет садист – усложняются его жертвы…
И, пожалуй, главный вопрос – исправит ли таких подонков тюрьма?
Этот вопрос вчерашний журналист мне тоже задал.
Я считаю, что исправить их невозможно, но неотвратимость наказания и само наказание – единственный доступный способ регулировать подобное поведение. Если 16-летний убийца, совершивший отвратительное злодеяние, поймет, что безнаказанность – это миф, в следующий раз (а он, скорее всего, наступит!) он хотя бы сделает попытку сдержать свои извращенные устремления.
Разумеется, даже длительное заключение – не гарантия усиления самоконтроля (об исправлении эмоциональной сферы речь не идет), но это хотя бы шанс.
И наблюдение за такими преступниками должно устанавливаться если не пожизненно, то на значительный срок после освобождения. Кроме внешних механизмов принудительного регулирования их поведения, у общества нет других рычагов, и каждый, кто осмелиться оправдать подобные преступления, должен понимать, что на месте беззащитной жертвы может оказаться любой.
Какую бы теоретическую базу не подводили в оправдание себя такие преступники, они убивают бездомных и животных не потому, что те «бесполезны», а потому что жертвы - беззащитны.
Как вы думаете, какими должны быть последствия садистических преступлений для преступника?
Как вы думаете, какими должны быть последствия садистических преступлений для преступника?