Я не думала, что ее внезапная смерть вызовет у меня столь глубокую печаль и категорическое внутреннее несогласие. Чем больше я думаю о случившемся, тем больше оно меня возмущает.
За что человек, который, с одной стороны, не занимал много места, а с другой – был абсолютно добропорядочным гражданином, оказался преждевременно выдворенным за пределы жизни?
Случившееся кажется мне совершенно несправедливым и неправильным. Как можно прерывать жизни непритязательных, незаметных, необременительных для планеты людей, которые ежедневным трудом приносят реальную пользу, и при этом растягивать существование паразитирующих лиц?
Что стоило дать ей пожить еще два-три десятилетия и достигнуть обычной, средней, продолжительности жизни? Ни-че-го.
Она не просила ни внимания, ни почестей, ни заботы. Просто жила, не создавая никому никаких проблем.
Каждый занимает определенное место. И речь идет не о пространственных характеристиках, выраженных в квадратных метрах.
Вот Галине нужно очень-очень мало места - совсем чуточку.
А есть люди, которые претендуют на уважение окружающих, высасывают силы из ухаживающих за ними родственников, вынуждают общество вкладываться в решение их проблем, навязывают другим свою волю, мотают нервы мужьям, детям, внукам и подчиненным, затевают склоки и иными способами тянут на себя чьи-то ресурсы. Осознанно или неосознанно они паразитируют на обществе или его части, являясь более или менее несносным обременением. Таких я называю занимающими много места, понимая под местом чьи-то силы, нервную энергию и время.
За время эпидемии умерло много людей, и, конечно, каждого очень жалко. Но есть смерти, которые одновременно являются и трагедией (в первую, а иногда – в единственную, очередь для самого усопшего), и освобождением. И без эпидемии такое встречается сплошь и рядом: человек умирает, а его окружение аккуратно испускает вздох облегчения. И в этом вздохе нет равнодушия или эгоизма. В нем – естественное желание получить собственную жизнь в распоряжение, а не являться исключительно почвой, питающей другой организм.
Думаю, что любой из вас может привести примеры подвижничества, при котором родные ухаживают за физически, психически или нравственно немощным человеком столь усердно, что их собственная жизнь встает на паузу. Они выносят горшки, терпят угрюмый вид и придирки, исправляют последствия дурных поступков, оплачивают содержание, обеспечивают досуг.
Их личная жизнь проходит так, будто ее и нет, а единственным смыслом существования этих подвижников является необходимость осуществления ухода.
И надо заметить, что многие объекты массивной заботы и любви ловко устраиваются в своей жизненной ситуации, извлекая из болезненного состояния максимум удовольствия.
Когда они умирают, подвижники испытывают растерянность – и от потери смысла, и от переоценки собственной жизни. Оглядываясь на прожитые вскользь десятилетия, они чувствую, будто и не жили, а так, потоптались в передней и вот уже готовы на выход… Облегчение, испытываемое людьми после исчезновения объекта бездонной заботы, вызывает у них чувство вины, которое со временем ослабевает.
Почему паразиты, эксплуатирующие окружающих и вовлекающие всех и вся в обеспечение собственной жизнедеятельности, живут долго, а такие как Галина, всю жизнь сидящие на краешке стула и самостоятельно обеспечивающие все свои нужды, умирают до срока?!
И что самое обидное – умирают те, кто сидел на краешке, но умел быть счастливым, поскольку следует отличать таких людей от тех, кто тоже имеет минимум, но всю жизнь неистово ненавидит получивших больше.
На что претендовала Галина? На крошки, на копейки, ни миллиметры. Она умела увидеть огромный мир в маленькой капельке.
Почему нельзя было позволить ей и дальше видеть, дышать, говорить, работать? Каких таких ресурсов не хватило, чтобы дать ей место на земле?
В мою концепцию мира не вписывается жестокое уничтожение добросердечных тружеников, занимающих столь скромное место, при сохранении паразитов, раскинувшихся на километры…
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →