Текст №1. Абонент – отец 5-летнего мальчика - сообщает, что в детском саду ребенок стал свидетелем психотравмирующего события: к воспитательнице пришел муж, на глазах у детей уличил ее в измене, которая произошла накануне. В присутствии группы детей мужчина стал требовать от жены объяснений, кричал, что о поведении жены узнал от ее коллег. Абонент утверждает, что конфликт постепенно перерос в драку между обманутым мужем и охранником учреждения, пытавшимся вывести постороннего мужчину с территории детского сада. Вечером того же дня абонент обратился за психологической помощью в одну из городских организаций, однако консультант отказался его выслушивать, ссылаясь на большую занятость.
В итоге цепь событий выглядит следующим образом: измена - сообщение об измене - сцена ревности - драка – ребенок стал свидетелем – отказ в психологической помощи.
О чем говорит текст? О том, что ребенок пострадал, отец обеспокоен, но плохой психолог не захотел им помочь.
А теперь возьмем это всесильное слово и вставим его в текст.
Текст №2. Абонент – отец 5-летнего мальчика - сообщает, что в детском саду ребенок стал свидетелем психотравмирующего события: к воспитательнице пришел муж, на глазах у детей уличил ее в измене, которая якобы произошла накануне. В присутствии группы детей мужчина стал требовать от жены объяснений, кричал, что о поведении жены узнал от ее коллег. Абонент утверждает, что конфликт постепенно перерос в драку между обманутым мужем и охранником учреждения, пытавшимся вывести постороннего мужчину с территории детского сада. Вечером того же дня абонент обратился за психологической помощью в одну из городских организаций, однако консультант отказался его выслушивать, ссылаясь на большую занятость.
Что мы получим? Любая информация, следующая за «якобы», начинает восприниматься как ложная, а сообщающий эту информацию как либо неуверенный в ее достоверности, либо откровенный лжец.
В итоге цепь событий выглядит следующим образом: измены не было – ложное сообщение об измене – необоснованная сцена ревности - драка – ребенок стал свидетелем – отказ в психологической помощи. Здесь факт конфликта между взрослыми под сомнение не ставится, но вот обвинение в измене расценивается как необоснованное.
Кто лжец? Коллеги воспитательницы. Кто плохой? Патологически ревнивый муж и, конечно, психолог, отказавший в помощи.
Теперь перенесем слово в другое место.
Текст №3. Абонент – отец 5-летнего мальчика - сообщает, что в детском саду ребенок стал свидетелем психотравмирующего события: к воспитательнице пришел муж, на глазах у детей уличил ее в измене, которая произошла накануне. В присутствии группы детей мужчина стал требовать от жены объяснений, кричал, что о поведении жены узнал от ее коллег. Абонент утверждает, что конфликт якобы постепенно перерос в драку между обманутым мужем и охранником учреждения, пытавшимся вывести постороннего мужчину с территории детского сада. Вечером того же дня абонент обратился за психологической помощью в одну из городских организаций, однако консультант отказался его выслушивать, ссылаясь на большую занятость.
По тексту №3 отец воспринимается как фантазер, драматизирующий ситуацию. Новая цепь событий: измена – сообщение об измене – сцена ревности – никакой драки и, соответственно, никакой психотравматизации у ребенка – отказ в психологической помощи. Здесь факт конфликта между воспитателем и ее мужем выглядит достоверным, но не столь драматичным, как хочет представить его абонент.
Кто лжец? Абонент. И отказ в помощи уже не выглядит таким жестоким, как ранее.
Текст №4. Абонент – отец 5-летнего мальчика - сообщает, что в детском саду ребенок стал свидетелем психотравмирующего события: к воспитательнице пришел муж, на глазах у детей уличил ее в измене, которая произошла накануне. В присутствии группы детей мужчина стал требовать от жены объяснений, кричал, что о поведении жены узнал от ее коллег. Абонент утверждает, что конфликт постепенно перерос в драку между обманутым мужем и охранником учреждения, пытавшимся вывести постороннего мужчину с территории детского сада. Вечером того же дня абонент обратился за психологической помощью в одну из городских организаций, однако консультант отказался его выслушивать, ссылаясь на якобы большую занятость.
По тексту №4 выстраивается новая цепочка: измена – сообщение об измене – сцена ревности – драка – психотравматизация – ужасный психолог, который необоснованно отказал в помощи. Здесь отец и ребенок предстают в роли потерпевших, а психолог – как лентяй.
Кто лжец? Никто. Но психолог – плохой, и весь гнев читателя обрушивается именно на него.
Ну, и еще последний вариант.
Текст №5. Абонент – отец 5-летнего мальчика - сообщает, что якобы в детском саду ребенок стал свидетелем психотравмирующего события: к воспитательнице пришел муж, на глазах у детей уличил ее в измене, которая произошла накануне. В присутствии группы детей мужчина стал требовать от жены объяснений, кричал, что о поведении жены узнал от ее коллег. Абонент утверждает, что конфликт постепенно перерос в драку между обманутым мужем и охранником учреждения, пытавшимся вывести постороннего мужчину с территории детского сада. Вечером того же дня абонент обратился за психологической помощью в одну из городских организаций, однако консультант отказался его выслушивать, ссылаясь на большую занятость.
По тексту №5 вся цепь событий подвергается сомнению. Кто лжец? Абонент. Была ли измена? Была ли ссора? И вообще: был ли мальчик? Неизвестно.
Это «якобы» творит чудеса, и потому я прошу своих коллег не использовать его в профессиональных записях, чтобы не вносить в них оценочных оттенков, лишенных объективных оснований.