На время карантина я составила для себя список внеклассного чтения, которого, правда, придерживаюсь не так строго, как планировалось. Мне вздумалось перечитать кое-что из школьной программы, чтобы личными впечатлениями подтвердить или опровергнуть гипотезу о том, что большинство «программных» произведений предназначено для взрослого читателя, а не для школьника (1), и что в разном возрасте один и тот же человек извлекает из одного и того же текста разный смысл (2).
На первый взгляд, обе гипотезы кажутся аксиомами, однако взрослые романы продолжают изучаться в детской школе, а жизненный опыт влияет на восприятие явлений далеко не у всех. Поэтому перечитать и убедиться все-таки стоит, тем более, что мне жаль книги, годами скучающие в книжных шкафах.
На рубеже 1970-80 годов, когда я училась в средней школе, выходила очень удобная серия книг – «Школьная программа».

На разные праздники и просто так эти книги мне дарила моя бабушка, и на нескольких экземплярах сохранились ее дарственные надписи.

Тогда подписывание книг казалось мне, одиннадцатилетней девочке, излишеством. Я недоумевала, зачем делать дарственную надпись, если я и так помню, откуда взялась книжка, хотя сам принцип «книга – лучший подарок» воспринимался мной благосклонно. Сейчас эти надписи дороги мне даже больше, чем книги…
Не могу сказать, что я прыгала от восторга, получая на Новый год четырехтомник Льва Толстого, но подарок мне нравился, так как был полезным и приятным. Интересно, как бы сейчас воспринимался такой презент современными семиклассниками?
На выходные из списка был выбран Гоголь. Разумеется, не весь, а несколько повестей, которые мне хотелось перечитать.



И вот, что я вам спешу доложить: теперь я читаю эти повести совершенно иначе! Если раньше я фокусировала внимание на событийной стороне – именах героев, характере их родственных и служебных связей, последовательности событий, то теперь я читаю текст. И в этом тексте я наслаждаюсь подбором метафор, сочетанием и игрой слов. Наслаждаюсь так, что изредка перечитываю предложение или абзац два раза, особенно, когда описывается быт – то, что менее всего интересовало советского школьника.
Можно было бы предположить, что новое чтение связано с тем, что сюжет я усвоила еще в школьные годы, и больше не нуждаюсь в том, чтобы обращать на него внимание, однако это - не так. Признаюсь: из того, что я не перечитывала 40 лет, я помню далеко не все. Некоторые произведения воспринимаются как новинки, только что вышедшие из печати.
Вот, например, знакомые всем «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» стали почти открытием. Я не помнила, что повесть обрывается на самом интересном месте, хотя читала ее, и сам автор во первых строках предупреждает об этом читателя. И сами герои – Шпонька, производящий впечатление тревожного интроверта, и его тетушка Василиса Кашпоровна Цубчевська – предприимчивая и уверенная… Я только сейчас осознала, что разница в их возрастах – чуть больше 10 лет. Читатель может подумать, что между тетушкой и племянником – отношения зависимости второго от первой, однако при всей своей некультяпистости Иван Шпонька имеет не только кроткую душу и исполнительность, но внутренний стержень, и его кооперация с родственницей – взаимовыгодный тандем, основанный на свободном выборе.
Вообще эта неоконченная повесть – уникальное явление. Неоконченными произведения обычно становятся в силу каких-то непредвиденных обстоятельств, а тут писатель начинает повествование с жалоб на память и на утрату записей, которыми сразу предупреждает читателя: финала не ждите. Почему?
Весь текст пропитан иронией, но эта ирония – едва уловимая, аккуратная, уважительная, не переходящая границу, превращающую ее в сатиру. Описание сугубо бытовых ситуаций кажется очень романтичным… На мой взгляд, это и есть – гениальность писателя.
Фигура Василисы Кашпоровны уникальна. Это яркий образ феминистки начала XIX века – времени, когда «дорожить девической жизнью» было не принято.
Как вы думаете, каким вероятнее всего будет продолжение этой истории?
Как вы думаете, каким вероятнее всего будет продолжение этой истории?