Пятница. Утро. Население неохотно двигается на работу, а его мысли и желания с энтузиазмом двигаются в противоположном направлении. Расслабленность последнего рабочего дня, помноженная на предвкушения первого выходного, создают благоприятную почву для общения.
Я стою в салоне автобуса и любуюсь пейзажами Садового кольца. Напротив – там, где места заботливо выделены для инвалидов и пассажиров с детьми - сидит весьма тучный мужчина. Он вынужденно занимает полтора места, стараясь держать портфель и журнал в пределах своих габаритов, и беззаботно смотрит в окно.
На остановке в автобус входит его «коллега» - гражданин солидной комплекции с отчетливо выпирающим животом.
Его куртка уже отчаялась выдерживать натиск полнеющего тела и малодушно треснула по заднему шву, заодно оторвав с себя две центральные пуговицы. С тяжелой одышкой новый пассажир протискивается к свободному месту (точнее - тому, что от него осталось) и резко плюхается рядом с тучным мужчиной.
Два сидения, которые теперь занимает не одно, а два массивных тела, прогибаются, но выдерживают увеличенную нагрузку. Пытаясь угнездиться хотя бы с минимальным комфортом, второй пассажир ерзает с мученическим видом.
Для того, чтобы отвоевать у первого пассажира несколько сантиметров, он упирается ногами в пол, чем привлекает к себе всеобщее внимание.
- Какие мы с Вами полненькие! - добродушно улыбается первый пассажир, пытаясь сгладить неловкость, а заодно не выдавить окно, к которому его прижали.
Вошедший воспринимает это замечание как упрек. Презрительно глядя на соседа как на предателя, он добавляет: «И раненькие».
- Что же это за ранение такое, что Вы так растолстели? – искренне интересуется первый, считая себя вправе обсуждать общую беду.
- Вот прям сейчас я Вам всё тут и расскажу! – огрызается второй.
- Ну, а что такого? Я не знаю таких ранений, из-за которых можно растолстеть так, как мы с Вами.
Подумав еще немного, он весело добавляет: «Сидим так, что сейчас автобус под нами треснет».
В это время освобождается место напротив, и пассажир, явно недовольный завязавшейся беседой, кидается прочь от разговорчивого соседа. Совершив резкое движение, для которого его тело давно не приспособлено, мужчина роняет все, что только может упасть: перчатки (одну поднимаю я, одну – рядом стоящая девушка), шапку (на нее наступает сначала хозяин, потом – пассажир, проходящий к выходу) и папку с бумагами (бумаги частично выпадают из папки, и мы с девушкой собираем их в четыре руки).
- Из-за Вас все упало! – второй пассажир бросает упрек первому, глядя на него с такой ненавистью, какую только можно испытать по отношению к незнакомому человеку.
- Да что Вы так реагируете? Вы – толстый, я – толстый, и нам обоим надо меньше жрать. Не устраивайте тут истерик.
Все стоящие рядом зрители с интересом наблюдают за словесной битвой титанов, но деликатно молчат, понимая, что не имеют к дискуссии непосредственного отношения.
Одну остановку мы едем в тишине, над которой мрачно висит облако взаимного непонимания…
И вдруг через переднюю дверь в автобус влезает новая пассажирка – обхватом груди и бедер она затмевает и первого, и второго оппонентов. Увидев свободное место – то, с которого тремя минутами ранее спрыгнул обиженный пассажир, она резво обрушивается на сидение. Первый пассажир не может сдержать смеха, хоть и пытается смеяться в перчатку, а второй победоносно заявляет: «А Вы говорите, что мы толстенькие!».
Жаль, что продолжение разговора уехало вместе с автобусом (мне пора было выходить). Краем глаза я видела изумление тучной женщины, но не слышала слов, которые она произнесла…