Осенью 1932-го академику Павлову исполнилось 82 года. Свой очередной день рождения он отметил в понедельник, 26 сентября, а в среду приехал в клинику на разбор. Академик проживет еще три с половиной года, переживет двух своих детей из четырех, и до конца жизни будет участвовать в клинических разборах.
Павлов – интересный человек. У него было и духовное, и естественно-научное образование, а также опыт стажировки у германских профессоров. Он был первым русским Нобелевским лауреатом, причем получил эту высочайшую награду еще в 1904 году. Несмотря на успехи, достигнутые «при царизме», большевики сделали Павлова иконой советской физиологии. Понимавший свою неуязвимость, Иван Петрович иногда вел себя вызывающе, хотя и не переходил черту, за которой могла начинаться опасность. Когда была возможность, он говорил, что думал, но при необходимости мог очень натурально славословить Сталина.
1932-ой год… Павлов живет и работает под Ленинградом (недалеко от Павловска) - в селе Колтуши, значительную часть населения которого составляют финны. Его коттедж еще строится по индивидуальному проекту, а пока академик летом живет в квартире в Старой лаборатории (несмотря на такое название, лаборатория была новой, только что построенной). Работы в личном коттедже завершатся за несколько месяцев до кончины академика, а весной 2017 года дом сгорит по неизвестной причине. Строительство научного института практически завершено, но исследовательские работы еще не проводятся. Надеялся ли Павлов поработать и пожить во вновь отстроенных помещениях? Наверно, да.
Кстати, о комфорте Павлова проявлял личную заботу Ленин: в 1921 году он лично подписал декрет «Об условиях, обеспечивающих научную работу академика И. П. Павлова и его сотрудников».
Именно тогда Павлову построили институт в Колтушах.
Вернемся в 1932-ой…
Во МХАТе и других московских театрах идет пьеса «Страх», высмеивающая ученого, который пытается быть аполитичным, но в итоге раскаивается в своих заблуждениях. Главный герой пьесы профессор Бородин очевидно списан с Павлова, но зрители замирают не от этого - в монологе идейно «заблудившегося» главного героя говорится о том, что советскую жизнь пронизал ужас перед репрессиями. Зрители воспринимали текст как критику действительности, но воздерживались от аплодисментов...
За несколько дней до клинического разбора к академику Павлову И.П. обратилось Правление Дома учёных - с просьбой написать статью в юбилейную газету, посвященную 15-летию революции.
Павлов ответил отказом. Переживает ли он по этому поводу или нет? В 1932-м он высказывает свою позицию четко, но коротко. Через два года он напишет длинное письмо Сталину, обращаясь не к группе людей, а персонально к тирану: «Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было».
В среду 28 сентября Павлов пришел, как обычно, в клинику на Васильевский остров (поблизости у него тоже был дом). Для консультации был подготовлен больной С., 35 лет, кадровый военный. В 1929 году один из друзей больного потерял секретную карту, и больной активно помогал приятелю в поисках. С тех пор, где бы он ни находился, увидев на земле бумажку, не мог удержаться, чтобы не поднять и не рассмотреть ее, отлично понимая, что карта здесь оказаться не могла.
Достаточно быстро у больного возникло навязчивое стремление к чистоте, он стал избегать рукопожатий, поездок в трамвае, пользования приборами в столовой. Находясь в клинике, С. старался держаться подальше от больных, ел из своей посуды. Свое состояние расценивал как болезненное, был настроен на лечение, хотя и не верил в его успех. За неделю до консультации в связи с улучшением психического состояния пациент был переведен в санаторное отделение.
Еще до появления пациента Павлов согласился с диагнозом «невроз навязчивости» (сейчас его нередко называют ОКР – обсессивно-компульсивным расстройством), но замечает, что причина – «застойность нервного процесса».
Отвечая на вопросы академика, пациент сообщает много нового: о навязчивых действиях (несколько раз проверяет, закрыт ли умывальник, повторно выключает лампочку), о тревоге по поводу возможного рецидива болезни. В репликах Павлова, обращенных к больному, сквозит назидательность, и в этом нет ничего удивительного, если учесть, что в отечественной медицине всегда преобладал патерналистский стиль отношений.
Пациент С. логично и последовательно рассказывает о симптоматике, несколько раз подчеркивает, что со всеми проблемами, кроме мизофобии, справляется самостоятельно, но Павлов неоднократно повторяет одни и те же вопросы, в результате чего создается впечатление, что он как будто не слышит ответов пациента.
Завершив опрос, Павлов озвучивает вердикт «общая нервная слабость, застойность нервного процесса» и передает слово коллегам.
В диалог включается польский психиатр Ежи Конорский (в СССР его звали Юрием Маврикиевичем). Конорскому – 29 лет, он является стажером у Павлова. Молодой доктор задает два вопроса и умолкает.
В беседу вступает заведующий клиникой А.Г. Иванов-Смоленский - тот самый, который спустя несколько лет станет ярым обличителем своих «немарксистских, буржуазных» коллег… Считается, что он был вынужден угождать власти, хотя в глубине души тяготился своим поведением. Возможно…
После ухода больного Иванов-Смоленский сообщает, что пациент получает мышьяк, железо и ванны, и присутствующие начинают рассуждать о невротических расстройствах. Павлов излагает свою физиологическую точку зрения, которая сейчас выглядит как детская игра.
Жанр стенограммы позволяет перенестись в ту сентябрьскую среду и «увидеть» всех присутствующих…
К слову, традиции «Павловских сред» тридцатых годов были возрождены на рубеже XX и ХХI веков в виде «Клинических Павловских чтений». Теперь они собираются в тех же стенах – в психиатрической больницы №7 В Петербурге. Конечно, они носят не столь камерный характер, как их прототипы, но разнообразие мнений профессионалов разных специальностей, связанных клинической практикой, стало больше.