Я назвала пост весьма многообещающе, однако о Кокиных секретах я могу только догадываться, поскольку она не вела со мной нравоучительных бесед, если не считать коротких замечаний, касающихся этикета.
Кокино происхождение было более чем скромным: простая многодетная семья, в которой нужда и младенческая смертность были постоянными посетителями. Никаких известных предков, домашних библиотек и пухлых фотографических альбомов - одна пара ботинок, ручной труд и белый хлеб по праздникам. Кока не любила вспоминать свои ранние годы, за исключением однажды сделанного замечания, что она «на всю жизнь нанянчилась в детстве». Она вообще не была склонна к ностальгии по прошлому - ее взор всегда был устремлен в сегодняшний день и в завтрашнее утро.
При рождении, которое совпадало с Русской революцией 1905 года, Коку нарекли Анастасией, и поскольку она была первым ребенком, детства у нее фактически не было: младшие сестры и братья появлялись на свет с завидной регулярностью, но мать продолжала работать, не зная такого слова как «декрет». Настя не росла в окружении искусств и комфорта, и училась скорее у жизни, чем у учителей, однако и школу она тоже посещала, но не так регулярно, как мыла полы и стирала белье. Училась девочка в обычной школе - на финском языке. Самым легким периодом ее жизни были несколько лет в детском доме: после Октябрьского переворота в Петрозаводске наступил голод, и ради спасения жизни детей помещали в детские дома, где им было гарантировано скудное питание. Кока и две ее сестры провели в казенных стенах около трех лет; они очень скучали по маме, которую видели только по праздникам, но зато остались живы...
В начале 1920-х Кока отправилась в Петроград - учиться. Сразу же выяснилось, что ее финское образование никак не стыкуется с советским, и тугие двери учебных заведений не желают открываться перед юной абитуриенткой. Зато город, приходивший в себя после нескольких лет политики военного коммунизма, гостеприимно распахнул перед ней двери театров, музеев и дворцов. Красочная реклама, обильно заставленные товарами витрины, широкий Проспект 25-го Октября (он же - Невский), дворцовые ансамбли - вход в эту новую буржуазность был свободным! Основная масса населения Петрограда была далека от осознанного участия в политических и общественных событиях, и к агитационно-пропагандистским компаниям Кока относилась как все - по-обывательски равнодушно.
Ее влекли книги, кинофильмы, спектакли и выставки, знакомство с которыми заполняло пробелы в знаниях и наполняло жизнь красотой. На волне преобразований она сменила простое имя Анастасия на модное - Таисия, а свободу в личной жизни - на элегантную фамилию мужа. Став Таисией Фрибус, Кока начала новую, ленинградскую, жизнь, но до конца своих дней она поддерживала близкие отношения с сестрами и Петрозаводском. Ее братья погибли в Зимнюю войну, но Кока никогда не говорила о войнах...
Ее первое имя я узнала много позже, когда приехала на могилу и увидела надпись на памятнике. В нашей семье, упоминая Коку, часто вспоминали строчки из песенки:
«А наша Тася на контрабасе
С утра до ночи струны дергает в экстазе».
Эти две первые строчки, как правило, произносил кто-то из нас, а Кока подхватывала:
«Кто любит пиво, кто любит квас,
А наша Тася обожает контрабас!»
Уточнить, что такое «экстаз», мне не приходило в голову.
Всю свою взрослую жизнь Кока прожила в коммунальной квартире, но близкое соседство посторонних людей ее как будто не беспокоило. Ее комната стала ее личным дворцом, откуда она выходила с достоинством и улыбкой. Кроме своего, у нее было много других домов: Дом искусств, Дом книги под стеклянным куполом с глобусом.
Первый брак, заключенный в эпоху НЭПа, завершился вместе с этой эпохой и, вероятно, не оставил у Коки таких воспоминаний, какими она бы хотела делиться. Я слышала, что ее муж погиб, но не знаю ни его имени, ни обстоятельств смерти ... К слову, я не исключаю, что супруги расстались по другой причине, но Коке захотелось придать своему прошлому более романтический характер.
Второй Кокин брак был продолжительным и гармоничным: активной и подвижной Тасе ее молчаливый и медлительный муж Владимир Гаврилович составлял прекрасную пару. В семье Коку всегда звали по имени, а ее мужа - по имени и отчеству. Владимир Гаврилович любил мастерить поделки, слыл домашним мастером, курил «Беломорканал» и молча восхищался своей супругой, которая выглядела младше его, несмотря на то, что родилась на восемь лет раньше.
В отличие от дам, сохранявших свои старые аристократические замашки в новых условиях и позволявших себе один шикарный день, за которым следовали недели жизни впроголодь, Кока была практичной и экономной. Если она и шиковала, то не спонтанно, а тщательно спланировав акцию. На поездки и контрамарки она откладывала деньги столько времени, сколько требовалось для того, чтобы путешествие или поход в театр не влияло на повседневный уровень жизни. У нее не было наваристых супов, «куру» она варила с кожей, а роль пирожных успешно исполняла булка с маслом, но зато на всех премьерах Кока сидела в партере. Кока никогда не выбрасывала еду (да и как может выбросить еду человек, переживший блокаду?), и от нее я неоднократно слышала шутливое пояснение: «Лучше в нас, чем в унитаз». Правда, и порчи продуктов она никогда не допускала: хозяйство находилось у нее под полным контролем! Самым тяжелым пищевым преступлением Кока считала «кусовничанье» (из непищевых – неприемлемой была «расхлябанность»), и в ее повседневной практике завтраки, обеды и ужины совершались по расписанию. Она вообще умела делать события - из ничего!
С семнадцати лет Кока работала: в мирное время - в разных конторах, в военное - в госпиталях.
Думаю, что именно из-за крайне тяжелого детства в системе ее координат понятия «жизнь» и «работа» занимали противоположные позиции. Как только наступил пенсионный возраст, она забрала свою трудовую книжку и стала жить на ограниченные средства, но - свободно. Кока была из той категории людей, которым не удалось получить образования, но удалось стать эрудированными и образованными. Из-за невозможности реализоваться профессионально у нее имелся некоторый комплекс, но она никогда не говорила о нем вслух.
Каждый раз, когда я приезжаю в Ленинград, я иду на Греческий проспект - к дому с массивным гранитным декором. Я захожу во двор, стою под Кокиными окнами и как будто вижу на балконе ее компактную фигурку, которая, как говорила Кока, «маленькая собачка – до старости щенок».
Кокина элегантность не была демонстративной - она была стилем ее жизни, видимой (в манерах поведения) и невидимой (в мыслях и чувствах). Не обладая аристократическим воспитанием, она сама выработала в себе ровную осанку, чувство вкуса и умение жить в согласии с ситуацией, чем доказала превосходство человека над его происхождением.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →